Взрыв в Домодедове: "ты жив?"
| 11:28, четверг, 27 января 2011-27, 11:28
Как только новость о взрыве в аэропорту Домодедово облетела мир, меня начали заваливать электронными письмами и смсками. Первое письмо я получил от друга в Нью-Йорке часа через два после взрыва. "Тебя ведь не убили?" - было написано в строке "тема".
Еще один друг написал: "Подтверди, что ты в порядке". "Ты жив?" - пришло следом письмо от знакомой, у которой не оказалось моего московского мобильного, чтобы сразу позвонить.
Меня продолжали заваливать сообщениями до поздней ночи. Писали даже те, кто практически не поддерживает со мной контакт, и все они, похоже, очень за меня беспокоились. Все эти люди живут не в России, большинство из них были из моего родного Лондона. Ни один из русских знакомых мне не написал.
Иностранцы, живущие в России, с которыми я говорил в этот день, рассказали мне, что у них была та же история.
Смертник не случайно выбрал для взрыва зал прибытия международных рейсов - этот выбор был нацелен не только на россиян, но и на ездящих в Россию иностранцев, и вообще на восприятие России за рубежом.
Почти каждому западному бизнесмену или туристу, которым часто приходится ездить в Москву, приходилось проходить через зал прилетов в Домодедово, и не раз. И неизбежно среди жертв оказались люди из разных стран.
Судя по числу полученных мной сообщений, поставленной цели смертник добился. Уверен, что когда через неделю я прилечу в Британию, все без исключения будут расспрашивать меня о взрыве в Домодедово.
Однако международный резонанс от этого взрыва не должен отвлекать нас от того факта, что, если это дело рук боевиков с Северного Кавказа, то это последствие чисто внутренней проблемы России.
Сейчас уровень насилия на Северном Кавказе растет, и немудрено, что порочный круг убийств и мести за них периодически выплескивается на улицы Москвы, станции метро и аэропорты.
Однако письма, которыми меня завалили в понедельник, не только заставили меня задуматься о том, насколько навредили устроители взрыва имиджу России за границей, но и вызвали у меня некоторое раздражение.
Москва - город с населением более 10 миллионов человек. И вот 35 человек в этом городе погибли, и люди, с которыми я сто лет не поддерживал связь, спешат удостовериться, что со мной все в порядке.
В России показатель смертности в ДТП - один из самых высоких в Европе. Не перестаю удивляться тому, как так получилось, что высокопоставленные чиновники со съемными синими мигалками получили право объезжать пробки по встречной полосе.
Число убийств в России тоже не падает. По официальной статистике в 2009 году были убиты 18,2 тысячи человек, однако в недавно опубликованном исследовании утверждается, что на самом деле это число в разы выше.
Обледенелые тротуары грозят прохожему переломом костей, а вечно серое небо и холод - депрессией.
Однако никто не пишет мне смсок с вопросом, не оказался ли я в числе десятков людей, погибших в этот день на российских дорогах. Никто не осведомляется, не увезли ли меня в больницу с переломом ноги.
Вообще, плохие новости так быстро распространяются, что в тот момент, когда друзья получили от меня запоздалый ответ, что я цел и невредим, они бы уже знали о моей смерти из телевизора, если бы я оказался в числе жертв.
Самый поразительный разговор у меня был со знакомым, который позвонил мне в понедельник вечером, через девять часов после взрыва. Минут десять мы болтали о совершенно посторонних вещах, что меня несколько удивило. Наконец я спросил, смотрел ли он в последнее время новости. Последовала пауза - он полез в интернет. "Ой, - наконец произнес он. - Ой..."
КомментарииОставить комментарий
Да разве могут дети юга,
Где розы блещут в декабре,
Где не разыщешь слова "вьюга"
Ни в памяти, ни в словаре,
Да разве там, где небо сине
И не слиняет ни на час,
Где испокон веков поныне
Все то же лето тешит глаз,
Да разве им хоть так, хоть вкратце,
Хоть на минуту, хоть во сне,
Хоть ненароком догадаться,
Что значит думать о весне,
Что значит в мартовские стужи,
Когда отчаянье берет,
Все ждать и ждать, как неуклюже
Зашевелится грузный лед.
А мы такие зимы знали,
Вжились в такие холода,
Что даже не было печали,
Но только гордость и беда.
И в крепкой, ледяной обиде,
Сухой пургой ослеплены,
Мы видели, уже не видя,
Глаза зеленые весны.