����ý

11 мая 2012 г. в блогах опубликовали статью Татьяны Тульчинской "Особые дети". Об инклюзивном образовании. Писать на эту тему я совсем не собиралась, к статье Татьяны Тульчинской вроде и добавить нечего. Но вот Долматов А. В. в своем комментарии к статье написал о том, что совместное обучение помешает здоровым детям и будет тянуть их назад. Это несколько задевает. И согласиться с этим я не могу.

Незнакомое слово "инклюзивное" уже набило оскомину, так много об этом говорят. А что в этом понятии особенного? Совместное обучение детей-инвалидов со здоровыми детьми вдруг выросло в такую проблему, что ученые мужи за голову хватаются, не зная, как ее решить. Я где-то читала, что для такого обучения надо обязательно увеличивать школьный бюджет на зарплату новым сотрудникам, а именно:

1. Дополнительные медики. Ну, конечно, ведь дети-инвалиды каждый день "падают в обмороки" и их нужно "постоянно приводить в чувство". Естественно, нужна бригада медиков. А еще лучше – скорая помощь, пусть дежурит каждый день.

2. Психологи. Куда же без них? Ведь у детей-инвалидов тонкая, ранимая душа, каждый взгляд для них "душевная травма". Они "никогда не смогут пережить школьных потрясений самостоятельно". Без психолога, специально обученного для такого случая, школе просто не обойтись. Вот ведь специальную науку создали – как с инвалидами надо общаться. Как с инопланетянами… прости, Господи!

И, наконец, специальный помощник, который будет помогать детям-инвалидам передвигаться по зданию школы.

Полная чушь. Вот вам немалые деньги, которые вылетят в трубу.

В школе есть один школьный врач и медсестра для всех детей. Этого достаточно. Все дети одинаково падают и набивают шишки и синяки, от этого не застрахуешься. Если за ребенком с инвалидностью будут по пятам ходить медики с носилками, это травмирует его больше, чем разбитый при падении нос. И если человеку вдалбливать, что он не сможет ни учиться, ни работать без постоянного медицинского наблюдения, он поневоле будет чувствовать себя больным.

Теперь психологи. Люди, занятые подобной работой, озабочены только одним – написанием отчетов о работе, которой нет. Я долго жила в среде детей-инвалидов и точно знаю - никто из нас никогда не нуждался в психологах. Для душевного равновесия ребенка нужно только общение со сверстниками и вообще со всеми людьми.

Остался спецпомощник. Так он тоже не нужен.

А что же нужно?

Очень нужны пандусы, подъемники, лифты. Очень нужно избавиться от высоких порогов, мешающих свободному проезду колясок, нужны двери не уже комнатных и, просто обязателен, доступный туалет. И не только в школах, но и в обычных домах, ведь для того чтобы попасть в школу, надо сначала выйти из своей квартиры на высоком этаже.

И самое главное - нужно быть просто добрыми и требовательными ко всем детям. Дети должны быть максимально самостоятельны, и тогда не потребуются специальные помощники. И права Татьяна Тульчинская, говоря, что оборудовать один раз все школы будет дешевле, чем всю жизнь выделять огромные средства (которые к тому же не всегда доходят до цели) на содержание детских домов-интернатов для инвалидов.

Между тем совместное обучение детей-инвалидов со здоровыми детьми вовсе не ново. Расскажу об этом.

Я училась до пятого класса дома. Ко мне приходила учительница, ставила мне пятерки, просто потому что была доброй и по-женски жалела меня. Я к этому привыкла и не особо утруждала себя. Когда перешла в пятый класс, ко мне стали приходить две учительницы – по русскому и математике. Первый урок русского языка начался с диктанта. Когда я написала, учительница проверила его и сказала ласковым голосом: "Ну что ж, начнем с двоечки". Это было потрясение. Меня, привыкшую к пятеркам, эта двойка настолько ошарашила, что я даже не заплакала. Но Ирина Семеновна не жалела меня, она видела во мне обычную девочку и спуску не давала никогда. И я очень благодарна ей за это.

Учителя по остальным предметам почему-то не приходили и присылали старшеклассниц. Это, конечно, учебой назвать нельзя. И родители решили оформить меня в интернат для инвалидов. Оказалось, что в нашей области нет интернатов для колясочников, только для ходячих детей-инвалидов. В собесе родителям дали направление в интернат, который находился аж в Брянской области. И папа повез меня в Трубчевск. Тогда Трубчевск был очень маленьким городком, большинство зданий деревянные. Наш интернат оказался старым двухэтажным зданием, совершенно неприспособленным для колясочников.

Своей коляски у меня не было, и в интернате мне выдали маленькую коляску, такими часто пользуются люди с высокой ампутацией ног. Сначала у меня никак не получалось на ней ездить, ведь ноги-то есть, и поместиться в коляске было непросто. Но потом научилась, глядя на других детей, коляски у всех были одинаковыми.

Впрочем, пользоваться нормальной коляской в интернате было бы невозможно, так как лифта не было, а преодолевать лестницу надо. С маленькой коляски гораздо проще слезть и спуститься или подняться по ступенькам ползком, таща коляску за собой. Я вот сейчас думаю, на что опирались работники социальных организаций, выдающих направления ребенку в подобные учреждения? Знали ли они вообще о существовавших там условиях? И чем отличался этот интернат для колясочников от интерната для ходячих в Самаре (тогда в Куйбышеве), в который направления не дали, где родители имели бы возможность чаще приезжать ко мне и забирать домой на все каникулы, а не только на летние.

Жили здесь, в основном, дети из Брянской области. Иногородние попадались редко. Дети были с разной инвалидностью, кто ходил на костылях, кто передвигался на колясках. Те, кто мог ходить, помогали колясочникам. В начальных классах учились внутри интерната, а с пятого класса всех возили в обычную городскую школу. Об инклюзивном образовании тогда и не слышали, но у интерната не было своей средней школы, а дети должны учиться.

Учились мы вместе с городскими детьми. Каждое утро мы выходили во двор, где нас ждал водитель грузовика, молодой, веселый парень Сашка Поцелуев. Мы все его любили, и он очень хорошо к нам относился. Я обнимала его за шею, он брал меня (как и других колясочников) вместе с коляской и бережно поднимал в кузов. "Вот, – говорил он, – так и будешь всю жизнь мужиков обнимать". Машина часто ломалась и, пока Сашка ее ремонтировал, старый конюх, дядя Леша, запрягал свою лошадь. Весной и осенью он возил нас на телеге, а зимой на санях. Никакие медики нас никогда не сопровождали.

Никто из нас не воспринимал это, как трудности. Наоборот, поездки на грузовике и лошади были своего рода романтикой. Ничего, что в дождливую погоду мы собирали всю грязь на штаны и платья, ползая вверх-вниз по лестницам, потом мы все отстирывали в холодной воде, горячей не было. В школе приходилось переходить из кабинета в кабинет, из одного здания в другое, и все на разных этажах. Туалет был расположен в отдельном низком здании (дырки в полу), нужно было за время большой перемены добраться до него и успеть вернуться к началу урока. Нам удавалось это сделать.

Этот бег с препятствиями был обычной ежедневной жизнью. И все трудности были такими пустяками по сравнению с тем, что мы и здоровые дети были вместе. Конфликтов между нами никогда не было.

Ни ученики, ни учителя не делали различия между нами. Когда живешь одной общей жизнью, не может быть никакого разделения. Об этом же писал Игорь Глушенков в своем блоге "Как я партизанил в школе". И никому - ни здоровым детям, ни учителям, мы не создавали трудностей. И учиться не то чтобы не мешали, а наоборот помогали городским двоечникам. Официально родители оформляли нас в интернат для детей-инвалидов, рассчитывая на специальные удобства. Но фактически мы учились в обычной школе.

За год до окончания школы в интернате достроили собственную школу. И мы приуныли. Совместное обучение закончилось. С благими намерениями, чтобы избавить нас от трудностей, нас отсекли от общества. И хоть интернат не был закрытым, и к нам свободно приходили в гости городские одноклассники, а мы ходили в гости к ним домой, все же психологически мы оказались спрятанными за забором.

Это действует угнетающе. Когда долго живешь в замкнутом пространстве или только в среде инвалидов, постепенно формируется ущербная личность. В интернате работали очень хорошие люди, воспитывали они нас по-советски - никогда не быть обузой и быть полезными обществу. Все дети, окончив школу, получили профессию, проработали по тридцать лет на производствах (те, кто мог ходить), а кто не мог, стремились найти работу дома. Нахлебников не было.

Интернат дал мне много - среднее образование, физическую закалку, умение ладить с людьми в большом коллективе и массу полезного. Но много и отнял. Уезжая в интернат, я оставляла дома своих друзей, которые видели во мне подругу, партнера по играм. Я всегда была в окружении друзей. А когда вернулась, они смотрели на меня уже как на инвалида. Я стала для них чужой. При встрече они вежливо здоровались и отводили глаза, а в разговоре возникала тяжелая пауза. Они чувствовали себя неловко. Видя это, я все больше замыкалась в себе.

Испытав на себе три вида обучения – надомное, совместное и закрытое интернатское, могу сказать точно - лучше совместного не может быть. При всех своих трудностях, оно дает самые положительные результаты.

Проблема инклюзивного образования надумана. Ее создают сами чиновники, призванные решать эти проблемы. То ли потому, что никогда не жили рядом с инвалидами, то ли потому, что выделяя огромные деньги на содержание детских домов и интернатов, заведомо знают, что они осядут в другом месте.

Последнее время по телевизору часто прокручивают коротенькие ролики о том, что дети могут делиться на любящих манную кашу и нелюбящих. Но детей нельзя разделить на инвалидов и неинвалидов. Дети в любом случае остаются детьми. Здоровому ребенку совершенно безразлично, как выглядит и передвигается его друг, если с ним интересно играть и заниматься общим делом. А если это не так, то виноваты только взрослые.

Конечно, я написала только о своем взгляде, с колокольни колясочника, не затрагивая другие инвалидности, коих огромное количество. Но я думаю, что это касается всех одинаково, кроме, конечно, категории с нарушением интеллекта, и найти выход можно для каждого. Например, если ребенку трудно писать из-за спастики (ДЦП), и он просто не успевает, можно пользоваться диктофоном. А уже дома, не торопясь, записать в тетрадь.

Очень хочется, чтобы наше государство, взявшееся решать вопрос об инклюзивном образовании, не потонуло в многочисленных разговорах и обсуждениях и довело дело до конца. Ведь без помощи государства родителям справиться сложно.

• Добавить ссылку на запись в:
• |
• |
• |
• |
• |
• - Что это такое?