����ý

Я люблю бывать на Кенозерье. Эта древняя земля в Архангельской области�� известна своей природной красотой, глухими�� лесами и чистыми озерами, а также старинными деревянными церквями и часовнями.��

Свободные северные крестьяне строили огромные бревенчатые дома-корабли, многие из которых стоят в деревнях и селах по сей день.

Одно из таких сел – Ошевенск – прославилось тем, что в XV веке на эту землю пришел молодой подвижник Александр Ошевенский. Устроил пустынь для уединенных молитв, которая впоследствии разрослась до целого монастыря,�� носящего имя своего основателя.�� Жители села с тех самых пор стали чувствовать себя под защитой святого, жить, как они говорили и говорят, "при обители".

"При обители" означает еще и "себе на уме".�� Есть в Ошевенске�� два каменных бывших купеческих дома. Это большая редкость для края деревянного зодчества. Было когда-то три каменных дома, да один уже разломали.�� Еще в одном устроили магазин.�� А в доме и лавке купцов�� Дружининых ранее размещалась школа, теперь на втором этаже дети занимаются внешкольными кружками. Подвал дома до сих пор завален старой школьной мебелью.

Об этом доме и пойдет речь.�� Вот в таком состоянии мы застали строение 7 октября.���� Вовсю кипят ремонтные работы,�� мастера снимают старинные внутренние�� входные�� двери�� и качают головами. Ну и тихо матерятся – само собой.

Выяснили – заказчик переделки – администрация сельского поселения "Ошевенское". Недавно старое здание администрации сгорело, и управленцы задумали переехать в лучший дом поселка, занять весь первый этаж. При этом – оценили ремонт в немалую сумму – 500 тысяч рублей, выписали из соседнего Каргополя рабочих.�� Причем эти деньги поселение должно обеспечить само, за счет продажи леса. В таком случае всем было бы выгодней просто построить новый деревянный дом.

А матерятся рабочие вот почему – жаль им старинные двери снимать. Жаль заделывать пеноблоками старинную арку и ставить туда типовую железную�� дверь. Это уже не дом купца Дружинина получится, а Турция какая-то с Китаем вместе. "Лучше бы нашим каргопольским�� плотникам заказали бы новые двери, раз такое дело", - вздыхают работники. Но больше всего�� старые двери жалко - посмотрите - на века ведь сделаны, ручки у них медные, и замки все рабочие.�� Тем более что двойные, со стеклами, воздушная�� подушка есть - никакой холод не страшен, а за железной дверью все померзнут сразу…"

Мы засняли все это безобразие и направились прямиком в администрацию. Хорошо компания подобралась авторитетная – ваша покорная слуга-фотожурналист, московский архитектор Григорий Тищенков и глава каргопольского турбюро "Лаче" Радик Аднобаев, человек, которому вовсе не безразлична судьба старинных домов�� в округе. К нам в коридор вышла�� глава администрации Ошевенска -�� Людмила Александровна Попова.

Людмила Александровна покосилась на наши визитки, потом на фотокамеры, а в глаза каргопольскому знакомому и вовсе не посмотрела. Отговаривалась морозами, отсутствием денег, ветхим состоянием дома и дверей в частности. Доводы архитектора о бессмысленности железной двери в северных условиях ее не вразумили. А в конце выдала "козырь": скажите, дескать,�� спасибо, что мы еще стеклопакеты не поставили!�� Приводила нам "в пример" соседний магазин, который так же изуродовал облик старинного дома.

Жаль, не понимает Людмила Александровна, что, уничтожая старину в своем же селе, она распугивает туристов, которые приезжают в Ошевенск ощутить дух той, прежней жизни русской северной глубинки. Уж лучше устроили бы в соседнем гостевом доме теплые туалеты, взамен холодных в коридоре, а�� в бывшей лавке купца�� Дружинина буфет, где всегда для туристов�� будет кипеть самовар и подаваться пироги-калитки к чаю.

Но увы – головы местных правителей пока не научились мыслить рационально по отношению к�� своим же ценностям, которые могут поселку и людям приносить деньги. Да еще и выяснилось, что дом не охраняется государством, как памятник архитектуры, а значит, администрация может делать с ним все, что угодно. Хоть снести, хоть башню "Федерация" выстроить на его месте.

��

��

��

• Добавить ссылку на запись в:
• |
• |
• |
• |
• |
• - Что это такое?

Мне часто говорят: "Ты снимаешь один негатив". Но на моих фотографиях наша Родина. Глубинная Россия. Такая, как есть.

Серия этих кадров сделана в течение трех дней, когда городок Тара, где я живу, праздновал 416-ю годовщину со дня своего основания. Пиво и то, что покрепче, текло рекой. Иногда мне казалось, что у провинциального народа осталось в этой жизни единственное желание - напиться до отупения и забыть обо всем.

У нас, в глубинке, с трудом находятся деньги на детские сады или школы, но почему-то всегда наскребаются на выпивку. Как правило, всегда последние. И они будут последними в десятый и сотый раз.

Без рюмки водки не обходятся свадьбы и похороны, отъезды и приезды, приемы и проводы гостей. Причем спиртное в ходу не только на бытовом, низовом уровне, но и на официальном. Водка скрепляет устные договоры и государственные обязательства районного масштаба. И если в будние дни пьянство разрешено, но не поощряется, то в праздники народу позволительно быть "счастливым" 24 часа сутки, наотмашь, до упаду. Вот так выглядит "русское счастье".

Побывав на различных праздничных мероприятиях, я к своему удивлению обнаружил, что люди очень похожи в своих пристрастиях, несмотря на различные социальные статусы в обществе. Все пьют. Пьют с особым отчаянием. В их сердцах чувство гордости за свой городок перемешано с ненавистью к нему и усталостью от ожидания лучшей жизни. Она, лучшая, не наступает уже более четырех веков.

Вместо бассейнов и развлекательных центров в городке появляются новые заброшенные здания, а пенсии стариков в малых городах и деревнях нередко выше доходов их детей и внуков. Молодые комплексуют. Ведь это ненормально и унизительно - сидеть на шее стариков. Но работы нет. Та, что есть, оплачивается по минимуму. Вот и выходит, что зарабатываемых грошей хватает только на выпивку.

Молодые уезжают из глухой провинции, пополняя ряды маргинального слоя близлежащего крупного города. Мечтают о "Бумере", но ездят на "шестерках", а наспех, по пьяной любви, заведенные семьи быстро становятся для них обузой.

Увы, провинция деградирует. Курящие малолетки, от которых исходит мат и резкий запах алкоголя, теперь, не стесняясь, приходят на танцы. Даже не прячутся за углом.

И, кстати, не танцевать они приходят на вечерние танцульки, а чтобы выпить или принять дозу какой-нибудь дури.

У многих в провинции нет "завтра". Может поэтому они гуляют так отчаянно? Вот алкаш выделает нелепые танцевальные выверты под песню про Сочи, где никогда не был...��

Многие жители Тары имеют, как иногда говорят, немодные профессии. То есть они не юристы или экономисты, не "белые воротнички", а простые работяги. На массовых праздниках они растворены в общей толпе и, наверное, в такие моменты чувствуют себя "единым" и "неделимым" народом.

��

Я вовсе не утверждаю, что пьяный угар и есть русское счастье. Но как еще стать счастливым в государстве, которое больше рисуется перед другими странами, чем заботится о собственных гражданах?��

Разве на моих кадрах негатив? По-моему, это и есть настоящая Россия, которую не показывают по центральному телевидению, которой стыдятся, стесняются, не хотят замечать. И если уж говорить о душе России, то я не думаю, что уехавшие на Запад русские скучают по московским пробкам или корпоративным вечеринкам.

• Добавить ссылку на запись в:
• |
• |
• |
• |
• |
• - Что это такое?

Мы с гидом поднялись к монастырю, где встретили ламу. Нам открыли двери, которые были больше похожи на ворота крепости. Внутри было как в морозильнике - очень холодно. Нас даже попросили не снимать обувь. Лама этого монастыря еще не вернулся из Катманду, куда ушел еще осенью прошлого года, до того как закрылись перевалы. У монаха, присматривающего за монастырем, столько работы, что на службу времени нет.

Этого монастыря не касалась реставрация, и на стенах можно еще увидеть удивительные изображения божеств. Я видел в Дол По стены одного отреставрированного монастыря - все изображения на стенах были изуродованы.

Лама позвал нас к себе в гости, и, конечно, мы согласились, но поскольку идти так быстро, как он и его люди мы не можем, мы договорились заглянуть к нему через несколько дней.

В это время подошли французы. У них был свой маршрут - по местам, где работал и жил их соотечественник и фотограф Эрик Валли. Эрик, один из фотографов, с творчеством которого стоит познакомиться ближе, если интересует фотография и история этих мест. Он долго работал в этом регионе и успел застать многое из того, что сегодня уже исчезло. В нашей стране с творчеством этого фотографа мало кто знаком.

Попрощавшись с ламой и французами, мы начали привычное для Гималаев шествие "то вверх, то вниз", постепенно набирая высоту. Я то и дело оглядывался. Внизу красовался в ярких лучах великолепный монастырь. Напротив него - ущелье, потом взгляд упирался в высокие заснеженные горы, которые мы вчера штурмовали.

Сегодня, когда светит солнце и подъем не так крут, все приключения вчерашнего дня кажутся каким-то тяжелым и мрачным сном. По плану у нас ночевка в горах, и только на следующий день мы сможем дойти до первого жилья на маршруте. Пока поднимаемся по горе с солнечной стороны, все хорошо, а с теневой нас ждут "снежники", а вместо земли - скользкая жижа.

Как водится, я отстаю, и вместе со мной отстает гид. Разговоры вертятся в основном около тем про зарплату, жизнь в Катманду, семью и армию. Уттар, так зовут гида, делится своими мыслями и интересуется тем, как устроено это все у нас в России. Так за разговорами мы дошли до лагеря. Чуть выше наших палаток стоят несколько домов. Пока они не жилые, но вскоре сюда придут стада яков, и в домах поселятся семьи непальцы и уйдут оттуда лишь поздней осенью.

По словам Уттара, до Cамлинга было недалеко, но я уже давно понял, что дорогу он "знает" условно, и когда нам встретилась одинокая семья "якменов", мы пошли к ним, узнавать, в каком направлении нам двигаться дальше. Там нас угостили чаем и настоящим тибетским хлебом, который, как оказалось, не имеет ничего общего с тем хлебом, который предлагают в туристических местах, называя его тибетским.

Выпив ради приличия чаю, начал торопить Уттара. Мы еще не дошли до монастыря, а время близилось к вечеру. И после часу ходьбы (а местные говорили про 15 минут) мы вышли на склон, с которого увидели древние монастыри Бон.

Еще один круг замкнулся, начавшийся со встречи и короткой беседы в Катманду с ламой Шераб Тензин Ринпоче, который сам родом из Самлинга. Он потомственный лама и сейчас в деревне живут его сын и внук.

Мы спустились вниз, и первым, кого я встретил, был невероятно любознательный мальчишка.�� Впоследствии я узнал, что это внук Шенраба. И это был первый непалец, от которого пахло шампунем.

Ниже, в тени дома стояли двое - Уттар и лама, сын Шенраба. Он оказался очень открытым человеком. Я даже не стал ссылаться на знакомство с его отцом, он и так согласился показать и рассказать все, что нас интересует.

После визита в монастырь мы снова заглянули в его дом. По "традиции", появился чанг. Я выпил одну пиалу, памятуя о событиях, произошедших в Москве, больше я не стал пить, зная, что на такой высоте моя голова может разболеться. А Уттар, по-моему, ни разу не пропустил возможность зачерпнуть чангу.

Через час-два мы вышли снова в путь. Предстояло пройти еще один небольшой перевал и спуститься в ущелье.

В последних лучах солнца я медленно спускался в ущелье, отправив всех вниз. По пути мне встретились ребята, собиравшие хворост, и я с ними довольно долго просидел, сделав несколько кадров. Английский, конечно же, никто из них не знал, и даже привычного "hello" от них я не услышал.

Этот мальчик присматривает за табуном лошадей. Работа не очень пыльная - лошади сами по себе, он сам по себе. К закату они возвращаются в деревню.

Этой девочке досталась более тяжелая работа. С утра она уходит в горы в поисках кустарника и с помощью мотыги выкорчевывает их, чтобы потом, когда в доме будет холодно, было чем растопить печь и что-то приготовить...

К деревне я подошел уже совсем в темноте. В лагере, который разбили на окраине, витало приподнятое настроение. На кухне шкворчала картошка для меня, а непальцев ждал рис. Пока я фотографировал по пути в деревню, вернулся гонец с чангом. Поскольку завтра не надо было никуда идти, я присоединился к веселью. Вечером, я видел, принесли уже самогонку, но я пошел спать, поскольку день для меня был очень трудным.

После завтрака мы с гидом и поваром пошли в буддистский монастырь к тому самому ламе, который нас приглашал к себе в гости. Сложилось впечатление, что он нас ждал. Впрочем, такие вести, что в деревню приехала экспедиция, там распространяются очень быстро. Нам открыли монастырь. Помещение ремонтируется, и если я правильно понял, очень много помогают французы. При монастыре даже построен госпиталь.

Внутри монастыря за основным алтарем есть небольшое помещение, в центре которого стоит статуя Будды, а по стенам расположены стеллажи с очень древними манускриптами. Сфотографировать мне ничего не разрешили.

Оттуда я пошел в боновский монастырь. Он тоже находится в деревне, в которой, как рассказали мне, половина жителей - боновцы, а половина - буддисты.

Пришлось долго ждать ламу, коим оказался весьма молодой человек, который, кстати, по совместительству занимается спутниковой тарелкой. Тарелка стоит у одного из чортенов, и это единственный способ связи с внешним миром.

Помещение очень маленькое. Да и иначе быть не могло в те времена, когда его строили. После буддистского монастыря, боновский смотрится, конечно, "попроще".

Лама рассказал о том, что давно мечтает (и в этом году попробует)�� добраться до Катманду, чтобы решить вопрос со спонсорством. Разговаривали о том, как живут вместе боновцы и буддисты. И те, и другие по праздникам ходят в гости друг к другу, пьют чанг. Но не более того - ни в каких ритуалах "другой религии" они не участвуют. Я провел довольно много времени в монастыре, и когда вышел на улицу, погода сильно поменялась.

Как только пошел снег, деревня на глазах опустела. Температура стала опускаться, а к ночи задул сильнейший ветер, от которого никакая одежда не спасала.

Я схватил видео и фото камеры и побежал в деревню, опасаясь, что снегопад прекратиться. Но он только усилился. Навалило прилично снегу, и уже под вечер, придя в лагерь, я услышал, что перевалы закрыты. Дороги вперед и назад тоже были перекрыты, а местные жители сказали, что такой снег может идти до конца месяца.

Мы оказались в снежном плену...

Продолжение следует...

• Добавить ссылку на запись в:
• |
• |
• |
• |
• |
• - Что это такое?

В моей почти родной деревне живут разные люди. Всех их я хорошо знаю с детства.

Вот это – уважаемая всеми старейшина Нина Васильевна Гурьянова. Она прожила в Поповке с мужем-ветераном 60 лет в любви и согласии ("Слова грубого никогда не сказал!") И теперь, через два года после его смерти, она мучительно решает, оставаться ли ей�� на третью зимовку в одиночестве или переехать к племяннице в поселок.

Она всю жизнь работала дояркой, о чем красноречиво говорят ее руки.

Это - Витя, Витек. Знали мы его всю жизнь, как тихого алкаша, который ездил сначала на Запорожце, потом на убитой Волге, потом сменил Волгу на убитую семерку, а потом на скутер. Выпивать любил, но знал меру. А еще хорошо знал все про футбол и хоккей. Профессиональный болельщик. Был. Потому что три недели назад он умер, отравившись паленой водкой.

А это - семья Назаровых. Могучий род, пустивший из нашей Поповки могучие корни по всему Максатихинскому району Тверской области и за его пределами. Старший - Николай Назаров, или просто Назар, как�� и отец, проработал всю жизнь пастухом. О том, что он пил, и говорить лишне. Сколько зашивался - деревенские считать сбились.��

Два года назад умерла от водки его жена, а он сам перенес инсульт.�� Полупарализованный, вновь женился, живет в райцентре, водит Ниву. Его сын, Леша, катал меня в детстве на велосипеде и научил щелкать пастушьим хлыстом. Но сам пастухом не стал, уехал в Питер, два раза отсидел по хулиганке. Сейчас у него свой автосервис, жена и двое детей.

Младший - Андрюша, шести лет от роду. Настоящий джентльмен, способен проводить девочку до дома, "чтобы ей не было страшно, и бродячие собаки не покусали".

А вот и Сергей Прытков. Наш главный деревенский умелец, альтруист, филантроп, любитель природы и просто человек из породы шукшинских чудиков.

Сергей добрейшей души человек, немного со странностями, не всем понятными. Если он делает скамейку для кого-то, то выжжет на ней в уголке изречение древнего философа. Или сделает место красивое - за деревней для посиделок у костра - и повесит надпись сверху – "Традиция".�� Спросишь его: "Почему традиция-то?" А он засмущается только и ответит, ну это же, мол, наша традиция, у костра на бору собираться.

И ведь не просто сделает что-то для людей, а еще и сам за этими людьми, за своими же, деревенскими, уберет мусор, который те не в состоянии донести до помойки.�� А еще Серега ходит по берегу реки Мологи и роет на стоянках ямы. В эти ямы туристы и сбрасывают многочисленные бутылки и пластик. Хоть так. Не было бы ям, - бросали бы просто на берег или в лес.

Он не требует ничего взамен от людей, когда облагораживает родную для них и для себя землю. То деревенскую помойку обнесет плетнем, чтобы не расползалась, то муравейник огородит. Просто иногда тихо просит - люди, будьте людьми.

И ведь сам для своих же является отличным примером. Взять хотя бы его дом, который он с такой любовью обустраивает, вплетая в интерьер деревенские артефакты.

Сергей собрал по чердакам старые деревенские фотографии и объединил их в несколько коллажей под рамами.�� В этих картинках я увидела Поповку такой, какая она была пятьдесят и даже сто лет назад, будто побывала в прошлом.

Разные люди есть у нас в деревне. Кто-то веселит народ байками, кто-то узнает первым последние новости, кто-то знатный рыбак или опытнейший грибник.

Но только о Сергее Прыткове говорят так: "без него Поповка - и не Поповка вовсе".

��

• Добавить ссылку на запись в:
• |
• |
• |
• |
• |
• - Что это такое?